Стивен Кинг - Противостояние [= Армагеддон]. Книга первая

Гарольд не видел ее. Он смотрел на дом.

— Есть здесь кто-нибудь? — крикнул он и нажал на гудок автомобиля. Резкий сигнал прорезал тишину, заставив Франни поежиться. Ей очень хотелось лечь сейчас ничком на землю, спрятаться за грядками и подождать, пока ему надоест и он уедет.

Перестань, сердито приказала она себе. Так или иначе, он такое же человеческое существо, как и ты.

— Я здесь, Гарольд! — окликнула она.

Он выскочил из машины и развинченной походкой направился к ней. И хотя он очень старался сохранять невозмутимый вид, но по его лицу было прекрасно видно, что он рад встретить Франни.

— Привет, Фран! — радостно завопил он.

— Привет, Гарольд.

— Я слышал, ты весьма успешно борешься с этой дрянной болезнью, вот и решил здесь притормозить. Я, видишь ли, осуществляю объезд окрестностей. — Он улыбнулся, обнажив зубы, по-видимому, не знакомые с зубной щеткой.

— Я с грустью узнала насчет Эми, Гарольд. А твои отец и мать…

— Боюсь, что да, — Гарольд опустил голову; потом, будто отгоняя что-то, рывком отбросил упавшие на лицо волосы. — Но жизнь продолжается, верно?

— Вероятно, да, — согласилась Франни.

Его глаза бесцеремонно скользили по ее обнаженным плечам, и она пожалела, что сняла свитер.

— Как тебе нравится моя машина?

— Разве она не принадлежит мистеру Бреннигану? — Рой Бренниган был местный богатей.

— Раньше принадлежала, — безразлично сказал Гарольд. — Но мне кажется, что покойнику не нужна машина, а вот живым еще пригодится. И вообще, меньше народа — больше кислорода. — Кислорода, раздраженно повторила про себя Франни, он смеет говорить кислорода. — Больше всего, чего хочешь.

Он смотрел ей в глаза, насмешливо и робко одновременно.

— Гарольд, извини, но мне…

— За что ты извиняешься, дитя мое?

Франни задохнулась от подобной наглости: ее родители мертвы, вокруг умирают от страшной болезни тысячи людей, она копает в саду могилу для своего отца, а какой-то Гарольд Лаудер из машины Роя Бреннигана пялит на нее глаза и называет «дитя мое»?! Боже, это уж слишком!

— Гарольд, — резко сказала она. — Я не твое дитя. Я старше тебя на пять лет. Физически невозможно для меня быть твоим ребенком.

— Просто речевой оборот, — он заморгал, удивленный ее реакцией. — Ладно, скажи лучше, что это такое? Что это за яма?

— Могила. Для моего отца.

— Ох, — сдавленно выдохнул Гарольд.

— После того как я закончу копать, мне бы хотелось выпить глоток воды. Но копать я продолжу, когда ты уйдешь. Так что извини — мне некогда.

— Я понимаю, — тихо сказал он. — Но, Фран… в саду?

Она сверкнула глазами:

— А что ты предлагаешь? Чтобы я положила его в гроб и отнесла на кладбище? Он любил свой сад! И какое тебе до этого дело? Какое ты имеешь к этому отношение?!.

Она начала плакать, и, ненавидя себя за то, что плачет при нем, повернулась, и бросилась в дом, на кухню, в спасительную тишину.

— Фран? — за спиной послышался тихий растерянный голос.

Она увидела Гарольда. Он нервно сжимал и разжимал пальцы. Он был таким жалким, что Франни пожалела о случившемся.

— Гарольд, извини меня.

— Нет, не извиняйся, я действительно не имел права ничего спрашивать. Слушай, если тебе нужна моя помощь…

— Спасибо, но я предпочитаю сделать это сама. Это…

— Это личное. Конечно. Я понимаю.

Ей стало смешно. Гарольд пытался быть хорошим мальчиком — так едва знакомый с иностранным языком человек пытается говорить на нем.

— Что ты собираешься делать? — спросила она Гарольда.

— Не знаю, — сказал он. — Слушай…

Он умолк.

— Что?

— Мне кажется, что я схожу с ума. Трудно говорить про себя такое. Наверное, я не самый приятный человек на этом свете, и все же я не хотел бы стать сумасшедшим. Я объехал весь город. Ни души. Я зашел в магазин… Понимаешь, Фран, весь ужас в том, что я могу брать все, что хочу, и никто не станет останавливать меня. Как в кино. Мне действительно казалось несколько раз, что я — сумасшедший.

— Нет, — сказала Франни. От него пахло так, будто он не мылся вечность, но ее это больше не раздражало. — Как звучит эта строчка? Я снюсь тебе, ты снишься мне? Мы не сумасшедшие, Гарольд.

— Но, наверное, лучше были бы ими.

— Кто-нибудь придет, — сказала Франни. — После этой болезни, после мора, появится кто-нибудь…

— Кто?

— Кто-то сильный, — неуверенно протянула она. — Кто-то, кто сможет… сможет… расставить вещи по местам.

Он недоверчиво рассмеялся.

— Дитя мое… прости, Фран. Фран, именно сильные люди и сделали все это. Они мастера расставлять вещи по местам. Они находят решение всему — разваленной экономике, нефтяному кризису, холодной войне. Они решают все так же, как поступил когда-то Александр с гордиевым узлом — методом разрубания мечом на куски.

— Но ведь это просто эпидемия, Гарольд. Я слышала по радио…

— Матушка Природа никогда так не действует, Франни. Твой кто-то сильный соединил усилия бактериологов, вирусологов и эпидемиологов, чтобы посмотреть, сколько можно убить всяких мелких мошек вроде нас с тобой. Бактерии. Вирусы. Ерунда! В один прекрасный день некто скажет: «Смотрите, что я создал! Оно убивает всех! Разве это не великое изобретение?» И ему вручат за это медаль, денежную премию и что-нибудь еще такое же приятное. Нет, Франни, все это не просто так. У тебя есть планы?

— Да. Похоронить моего отца, — тихо сказала она.

— Ох… конечно. — Он секунду смотрел на нее, и вдруг торопливо сказал: — Слушай, я собираюсь сматываться отсюда. Из Оганквайта. Если я еще задержусь здесь, я действительно сойду с ума. Фран, почему бы тебе не поехать со мной?

— Куда?

— Пока не знаю.

— Что ж, если решишь, куда, приезжай за мной.

Гарольд просиял:

— Ладно, приеду! Это… понимаешь, это…

Он умолк на полуслове и бросился к машине. Дав задний ход и приминая любимые цветы Карлы, он дважды просигналил Франни и рванул вперед. Франни смотрела ему вслед, пока он не скрылся из вида, а затем вернулась в сад своего отца.

Около четырех она на дрожащих от усталости ногах поднялась на второй этаж. У нее болела голова и ныло сердце. Не стоит так перенапрягаться в ее положении, понимала Франни. Она говорила себе, что можно подождать до завтра, но сердце не хотело слушать никаких подсказок.

Она вошла в спальню. Все было не так хорошо, как она надеялась, но и не так плохо, как она в душе боялась. По его лицу ползали мухи, взлетая и снова садясь — на нос, губы, лоб… Но запаха, этого ужасного запаха, еще не было.